Полосатый занавес ведущего в цирк тоннеля откинут, и внутри Марко замечает скрывающуюся в тени фигуру. Ее лицо озаряет искорка света от вспыхнувшей зажигалки.
– Bonsoir, – радостно приветствует его Тсукико, пряча зажигалку в карман и поправляя сигарету в длинном серебряном мундштуке. Ворота цирка с шумом захлопываются от внезапно налетевшего ветра.
– Как… как ей это удалось? – спрашивает Марко.
– Ты имеешь в виду Изобель? – улыбается Тсукико. – Этому фокусу ее научила я. Вряд ли она уловила все нюансы, но все равно получилось неплохо. Голова еще кружится?
– Я в порядке, – уверяет Марко, хотя его спина ноет после падения, а глаза по-прежнему слезятся. Он с интересом смотрит на Тсукико. Прежде он никогда подолгу с ней не беседовал, и ее присутствие удивляет его не меньше, чем то, что еще минуту назад он был за тысячи миль отсюда.
– Для начала тебе стоит укрыться от непогоды, – говорит Тсукико, жестом приглашая его в тоннель – А это лицо мне нравится больше, чем то, другое, – замечает она, разглядывая его сквозь пелену моросящего дождя и сигаретного дыма. – Оно тебе идет.
После того как Марко заходит внутрь, она задергивает занавес, и они остаются в темноте, пронизанной лишь тусклым мерцанием крошечных огней под ногами. Среди белых светлячков виднеется единственное алое пятнышко – тлеющий кончик ее сигареты.
– Где все остальные? – спрашивает Марко, стряхивая с котелка капли дождя.
– Они на вечеринке по случаю плохой погоды, – объясняет Тсукико. – Обычно она проводится в шатре акробатов, поскольку он у нас самый большой. Впрочем, тебе этого знать не положено, поскольку ты не состоишь в труппе, верно?
Он почти не видит ее лица, но по голосу понимает, что она улыбается.
– Боюсь, что так, – соглашается он, шагая вслед за ней по темному петляющему лабиринту. – Почему я здесь оказался?
– Узнаешь, когда придет время, – говорит она. – Изобель много успела рассказать?
С момента разговора с Изобель на крыльце его дома прошло несколько минут, он уже успел о нем позабыть и теперь тщетно пытается вспомнить хоть что-нибудь. Ничего связного он сказать не может.
– Не переживай, – говорит Тсукико, не дождавшись его ответа. – Порой трудно сразу прийти в себя после такого путешествия. Она говорила, что у нас есть кое-что общее?
Марко вспоминает, что Изобель говорила о Селии и о ком-то еще, но он не помнит, о ком именно.
– Нет, – качает он головой.
– У нас был один учитель, – объясняет Тсукико. Тлеющий огонек вспыхивает с новой силой, когда она делает затяжку в почти непроглядной тьме.
– Боюсь, пришла пора покинуть наше временное убежище, – добавляет она, поскольку тоннель закончился, и они останавливаются перед очередным занавесом. Тсукико отодвигает полог, и их взорам открывается залитая светом главная площадь. Дымя сигаретой, она выходит под дождь, сделав Марко знак следовать за ней. Марко послушно выходит наружу, гадая, что кроется за ее последним заявлением.
Светильники на стенах шатров потушены, но факел в центре площади горит сверкающим белым пламенем. Исходящее от него сияние превращает моросящий дождь в яркий нимб.
– Он великолепен, – говорит Тсукико, шагая рядом с ним. – Отличная работа.
– Ты тоже ученица Александра? – уточняет Марко, сомневаясь, что понял ее правильно.
Тсукико кивает.
– Мне надоело переводить бумагу, поэтому я переключилась на собственное тело. Не люблю пачкать руки, – говорит она, заметив чернильные пятна у него на руках. – Я была сильно удивлена, узнав, что Александр решил проводить состязание в столь людном месте. Раньше он всегда предпочитал уединенность. Подозреваю, он не слишком доволен тем, во что это вылилось.
Марко слушает ее, неожиданно понимая, что она ничуть не промокла. Капли дождя падают на нее, но тут же превращаются в еле заметные струйки пара.
– Ты победила в предыдущем поединке, – говорит он.
– Выжила, – поправляет его Тсукико.
– Давно? – спрашивает Марко, подходя к факелу.
– Мое состязание закончилось восемьдесят три года, шесть месяцев и двадцать один день тому назад. В день цветения сакуры.
Она замолкает, чтобы сделать очередную затяжку.
– Наши наставники не понимают, каково это, – продолжает Тсукико. – Быть связанным с кем-то подобными узами. Они такие старые, что разучились чувствовать и давно забыли, что значит жить и дышать полной грудью. Им кажется, это так просто – взять и стравить двух людей. А это не так. Вся твоя жизнь внезапно начинает зависеть от кого-то еще, он меняет все твое естество, становится нужным тебе, как воздух. А они все думают, что победитель сможет жить как ни в чем не бывало. Это как разделить близнецов Мюррей и ждать, что им будет все равно. Они не умрут, конечно, но заполнить образовавшуюся пустоту уже не смогут. Ты ведь любишь Селию, верно?
– Больше всего на свете, – признается Марко.
Тсукико сочувственно кивает.
– Мою соперницу звали Хината, – продолжает она. – Ее кожа пахла имбирем и сливками. Я тоже любила ее больше всего на свете. В день цветения сакуры она сожгла себя заживо. Сотворила в воздухе огненный столп и вошла в него, как в воду.
– Мне очень жаль, – говорит Марко.
– Мне тоже, – грустно улыбается Тсукико. – Именно так собирается поступить мисс Боуэн. Позволить тебе победить.
– Я знаю.
– Я никому не пожелаю этой боли. Стать победителем. Хинату он бы привел в восторг, – говорит она, когда они подходят к факелу. Несмотря на усиливающийся дождь, пламя пылает так же ярко, как всегда. – Она любила огонь. Моей же стихией была вода. Когда-то.
Она протягивает руку и смотрит, как капли исчезают, не успев соприкоснуться с ее кожей.
– Тебе доводилось слышать предание о волшебнике, заключенном в дерево? – спрашивает она.
– Легенда о Мерлине? – уточняет Марко. – Я знаю несколько вариантов.
– Их множество, – кивает Тсукико. – Древние легенды столько раз передаются из уст в уста, что неизбежно обрастают новыми подробностями. Каждый рассказчик оставляет свой след, и порой первоначальная история может измениться до неузнаваемости. Впрочем, нам важна как раз первоначальная история.
Дождь продолжает усиливаться, и Тсукико приходится говорить под дробный перестук капель.
– В некоторых версиях фигурирует пещера, но мне нравится вариант с деревом. Он кажется мне наиболее романтичным.
Зажав изящными пальцами все еще дымящуюся сигарету, она вынимает ее из мундштука.
– И хотя здесь есть несколько подходящих деревьев, – говорит она, – лучше факела ничего не придумать.